Когда этот Человек, всегда неторопливо, шёл по улицам нашего посёлка, он был слишком заметен даже издалека. И не только потому, что из толпы его выделяли ярковыраженные еврейские черты лица. Он всегда излучал такую энергию ума, интеллекта и образованности, что глядя не него сразу становилось понятным непонятное слово «просветитель». И она была такой силы, что даже хулиганистые пофигисты-прогульщики уроков, курящие в кустах, непроизвольно приводили свой вызывающе неопрятный внешний вид в порядок и в панике начинали искать урну для окурка. Он всегда был загадкой и «белой вороной» в нашей слободе, где жизнь течет неторопливо и размеренно, где все про всех всё знают, а чего не знают – допридумывают. Его независимый, порой взрывной, но всегда непреклонный, характер, эталонная порядочность, непререкаемый авторитет руководителя и такая несвойственная собратьям по национальности черта, как бескорыстно всецело отдаваться своему делу и ученикам, жертвуя личным временем и собственным здоровьем, многих бесили, а местных «всезнаек» (недалёких, обделенных способностью трезво мыслить) вынуждали сочинять небылицы о его личной жизни. Некоторые коллеги злобно, по-тихому завидовали той огромной любви и тому вниманию, которыми был всегда окружен этот Учитель. Но он был выше всех этих мелких дрязг и пересудов, с иронией относился к провинциальным сплетням и косым взглядам в свой адрес. Страшно не хочется употреблять слово «был» и использовать «прошедшее время», но нам не дано право изменить расписание земного бытия, составленное высшими силами.

29 марта 2019 года не стало Яна Анисимовича Фельдштейна. Эту страшную сухую фразу отвергает мозг, но это факт. Скоро наступит сороковой день после его кончины. В православии считается, что в этот день душа покидает этот свет и представляется на суд Господний, поэтому именно сейчас хотелось бы поделиться своими воспоминаниямии о Человеке, который был для меня вначале «страшным директором», потом в четвёртом классе гениальным преподавателем русского языка и литературы, затем в конце 80-х, во времена бездумного и как оказалось бессмысленного крушения социалистической системы построения государства, когда мне не повезло стать последним секретарём комсомольской организации школы № 1 именно в то время, когда всегда назойливо дотошные райком комсомола и райком КПСС вдруг затаились, «закрылись» для общения, стали недоступными для консультаций, сотрудники этих контор занялись исключительно своими страхами и личными заботами, а руководители всех уровней были брошены на произвол судьбы с напутствием «делай что хочешь и как знаешь», наставником и утешителем, с которым мы вместе постарались укрыть жизнь в школе от хаоса и неопределенности, царящих в стране.  И наконец, после окончания школы он стал товарищем, с которым всегда можно было поделиться своими личными, часто бредовыми, соображениями и получить адекватную, аргументированную, отрезвляющую оценку, по-отечески мудрые наставления и советы над чем надо ещё подумать.

Не стало Человека, который своим появлением на борисовской земле принес свежий воздух свободы и брыкливого реформаторства, который на своих уроках заставлял думать, анализировать, после, даже во сне, искать варианты решения поставленной задачи, «перелопачивать» в читальном зале районной библиотеки горы книг и журналов, чтобы иметь возможность достойно спорить с ним, напрочь отбросив узкие рамки школьного учебника, который мог одним махом влепить пять огромных, во всю страницу классного журнала, «колов» (единиц) за неподготовку к уроку (это он расценивал как попытку нанести ему личное оскорбление), но в тоже время дать шанс исправить их на 4 или 5, если ты сумеешь удивить в дальнейшем познаниями по его предмету или чем-либо иным. Он мог объяснить правила русского языка абсолютно любому ребенку, независимо от его способностей, воспитания и предыдущей подготовки. Трудную тему «Состав предложения» сыну каменщика он рисовал мелом на доске в виде кирпичной кладки, и она сразу становилась доступной для его понимания. Схема его урока была такова: быстрое объяснение общих положений, а затем работа с отдельными группами учеников или индивидуально. Особенно интересно было наблюдать за ним во время опроса-проверки усвоения пройденного материала. Слушая ответ, Ян Анисимович казался думающим о чём-то своём, безучастным, отрешенным, погруженным с головой в административные дела директора или личные проблемы, мог даже играть в шахматы с сидящим напротив учеником. Но стоило отвечающему «сморозить чушь» или выдать бессмысленно вызубренную фразу из учебника, как его лицо покрывалось гневом, и аудитория вмиг наполнялась оглушающими до боли в ушах, порой неприличными, фразами. В эти секунды всем без исключения хотелось провалиться сквозь землю, лишь бы не видеть и не слышать Яника (так ласково называли его ученики между собой). Но надо было переждать пару минут, пока отрицательные эмоции выплеснутся и перерастут в наставление. Он был отходчив и снисходителен, мог, пусть и неохотно, признать свою неправоту, извиниться. Зато те, кто пережил этот кошмар, не сломался и не скис, попадали в узкий, похожий со стороны на секту, закрытый и непонятный для посторонних, круг людей, в котором дозволялось несвойственное модели «учитель-ученик» общение «на ты», обсуждение любых насущных проблем и вопросов, употребление всего лексического запаса богатого непознанного русского языка, но категорически запрещалось фальшиво врать, лебезить, пресмыкаться и выдавать чужие мысли за свои.  Ян Анисимович не признавал никаких ограничений ни в жизни, ни в отношениях, ни в преподавании. Если ты сумеешь аргументировано объяснить свою точку зрения, то он тебя будет уважать за неё, даже если сам с ней и не согласен. После его уроков те уроки, которые преподносила нам жизнь становились несложными в понимании.

Задумывая идею поделиться своими впечатлениями и воспоминаниями о Яне Анисимовиче Фельдштейне, я прекрасно понимал, что не смогу во всех красках нарисовать портрет этого человека. Это как безуспешно пытаться в двух словах описать бездонный космос. К тому же, как ни талантливо учил нас Ян Анисимович нежно и бережно взращивать в голове думы, а потом одевать их в красивые слова, мысль о том, что ты никогда уже больше не сможешь услышать в трубке телефона родной голос и вопрос «Славик, надеюсь у тебя всё хорошо? Давно ты у меня не был!» наносит в сердце глубокую незаживающую рану, заставляет тупо выть от скорби и только молча сглатывать назойливо наворачивающиеся слёзы. И тут я вспомнил, что в далёком 1997 году опубликовал в газете «Призыв» выдержки из своеобразного открытого урока наоборот с учениками 11-б класса, в котором в то время Ян Анисимович преподавал литературу. Тогда на 45 минут ученики поменялись местами с учителем. Ребята заранее подготовили и задавали , а Яник у доски, вальяжно как всегда присев на стол, впервые не спрашивал и объяснял, а отвечал на любые интересующие пытливых деток вопросы. Символично, что сейчас этим «интервьюэрам» под 40, и они все уже стали родителями, а возможно, и бабушками-дедушками.

Надеюсь, читая эти строки, им приятно будет вспомнить годы юности и уроки этого преподавателя, а другим читателям, особенно молодым, незнакомым лично с этим удивительным Человеком, представить, что они слышат чарующий бархатный неповторимый голос Яна Анисимовича Фельдштейна . И прошу в благодарность за его мудрые суждения, да просто из уважения к нему, сходить вместе с детьми в эти дни в Храм и поставить свечи за упокой его светлой праведной души. Уверен, его появление, сама жизнь и просветительская деятельность в нашем крае, написали особую страницу в истории борисовской земли и память о нём будет вечной. А фразу «вот и всё», которую он просил написать на посмертном фото, следует понимать так: «Вот и всё здесь на бренной земле, но я всегда с вами и приду на помощь незримо свыше как ангел-хранитель». Мне по-душе выражение «Любимые не умирают – они лишь рядом быть перестают». Оно словно специально написано для него и слегка притупляет боль от утраты. Итак, вдумчиво слушайте голос Яна Анисимовича Фельдштейна. -

Как Вы стали учителем? - Я никогда не хотел быть учителем. Я хотел быть журналистом. Поступал несколько раз. И в киевский университет, и в ленинградский. Но меня не взяли. - Это судьба? - Да, это судьба. Но я знаю, почему меня не взяли. У меня очень неблагозвучная фамилия. - А благодарный ли труд учителя? - Очень! Поразительно, как благодарный. Пожалуй, лучшего труда нет. Дело в том, что у учителя есть урок, а на уроке есть человеческие глаза. Когда они теплеют, когда они блестят и следуют за твоей мыслью – лучшей благодарности просто не бывает. Это сразу отдача. Но это не так часто бывает. Надо пытаться работать так, чтобы хотя бы раз в месяц это было. Это очень трудно. Ещё 37 лет назад профессор Косурин, автор учебников для 9-10 классов, ленинградец, на лекциях, которые я помню до сих пор и храню с них конспекты, сказал: «Молодые люди, вы взялись за очень трудное дело. Кто не готов – советую перейти на другой факультет. Литература – единственный предмет в школе, который учит человека быть человеком. Другого назначения у него нет.» Я долго этих слов не понимал, и вот только в последние годы начинаю осознавать, что это действительно правда. - Верите ли Вы в Бога? - Я абсолютный атеист. Я пионер, комсомолец, коммунист. Я всю жизнь хотел познать Библию. Я всегда считал, что это самая мудрая книга на земле, но я её не понимаю, не чувствую душой. Я человек светского образования, пусть Бог меня простит. Вероятно, это связано с тем, что я человек смешанной национальности: отец у меня еврей, мать – белоруска. И в моем воспитании религии не было никакой. - Что для Вас самое ценное в жизни? - Мать! Я, кажется, мать любил больше всего. Нас трое у матери. Отец пришел с войны весь израненный. Кстати, когда женился, и была возможность поменять фамилию, чтобы легче было поступать в институт и жить, отец посмотрел на меня и сказал: « Я с этой фамилией горел под Сталинградом, голубчик!». Мне тогда стало стыдно. Он умер в 1948 году от ран, и с тех пор мать «тащила» нас на своих плечах. Господи, кем только она не работала, чтобы нас поднять… Каждый 2 год 14 августа она приезжала поздравить меня с Днем рождения, где бы я ни находился. И этот год – первый, когда её не стало. Знаешь, что такое мать – это заслон. Когда уходят мать и отец, ты на краю, следовательно, дальше твоя очередь. - Какое качество Вы цените больше всего в человеке? - Порядочность. _ А ненавидите? - Ложь и лицемерие. _ На ваш взгляд, время изменилось или люди? - Ничего не изменилось. Всё нормально. Ещё древнегреческий философ, живший три тысячи лет назад, писал другу, о том, что наблюдает поколение сына и видит, насколько оно лживое и развращенное, и что скоро будет конец света. Это 3000 лет тому назад! Старики всегда скулят, отцы всегда недовольны. А время замечательное! Никогда за последние 80 лет такого не было. У меня никогда не было такой возможности сидеть перед вами и говорить абсолютно всё, что думаю и чувствую. Мы живем без занавеса. Мы имеем возможность видеть и чувствовать мир. А то, что трудно, что ж, это время такое. Главное, чтобы мы не потеряли Человека, потому что время тревожное. Есть тревожные симптомы. Способные люди становятся лавочниками. У меня в Харькове есть школьный друг. Недавно я был на его 60-летии. Прекрасный был инженер, но из директора маленького завода стал коммерсантом. Я выдержал в его компании ровно два часа и ушёл. Он немного обиделся, но так и понял, почему я ушёл. Они сидели и говорили, кто кого наколол, кинул, где лучше мебель покупать: в Польше или Германии. Я не писатель, не Чехов, но здесь я видел проблему, как нормальный человек стал «Ионычем». Мне стало с ним скучно… Есть о чем подумать. - Много у Вас друзей? - Друзей не бывает много. Товарищей – да, а друзей, настоящих, верных – нет. На каждом этапе жизни свой друг. Друг детства, школьный друг, армейский друг, мурманский друг, ну а самый близкий друг – это жена, Глущенко Валентина Ивановна. 10 июня исполнится 35 лет как мы вместе. - Глядя на Вас, складывается впечатление, что Вы не ощущаете своего возраста и молоды душой. У Вас глаза по-детски пытливые. - А любой человек молод душой. Он свой возраст не осознает. Я это стал понимать лишь недавно. Мне очень хочется поиграть в баскетбол, погонять мяч. Более того, какие то чувства стали ещё сильнее и свежее, чем раньше. Понимания стало больше.   - Есть ли у Вас жизненное кредо? - Нет, это слово очень тяжёлое. Мне хочется радоваться жизни. - Входя в Вашу квартиру, сразу понимаешь, что здесь живет необычайно богатый человек: вся она наполнена полками с книгами, причем исключительно редкими и умными. Вы ощущаете себя состоятельным в этом смысле человеком? - Да, в некотором смысле, конечно. Книги я собираю с 11 лет. Первая книга моя была сборник стихов Багрицкого. В то время книг настоящих было мало, и я стал их собирать. Это продолжается до сих пор. Я неоднократно переезжал из города в город, из квартиры в квартиру, и единственный груз, который я тащу – это книги. Их у меня порядка шести тысяч. Конечно, я не все их прочитал, но я знаю, где какая стоит, каждую пролистал, и то, что нужно из неё, наверное, взял. Я знаю эти книги. К тому же, я создал свою методику – книги, которые я прочитал, стоят в ряд, а непрочитанные – ребром, чтобы я знал, над чем ещё работать. Валентина Ивановна тоже любит книги. Она инженер-механик. Когда мы соединились, притащила тоже свое книжное наследство. Все говорили: «Да они два шизика!». Нам надо идти расписываться. У меня брюк нет, какие то лохмотья. Пиджака тоже нет. Побежали срочно покупать. Взяли зеленые – других не было. Отец дал пиджак, а Валентине Ивановне мама дала платье. Когда она переезжала из Мурманска в Харьков, то привезла только контейнер книг и гладильную доску. Так и жили. Сейчас, конечно, мы разжились! Добра навалом, куда только от этого хлама деваться! - Какая Ваша любимая книга? - Это как с друзьями- на каждом жизненном этапе своя книга. В молодости – Ильф и Петров « Двенадцать стульев» и «Золотой теленок». В 13-14 лет мы собирались во дворе и соревновались, кто больше «выдаст» цитат оттуда. Победителю все сбрасывались и покупали мороженое. Оно было тогда недоступно дорогое. Потом был Булгаков «Мастер и Маргарита». Сейчас вот уже шесть-семь лет «Петля и камень в зеленой траве» братьев Вайнеров. Ещё можно назвать «Доктор Живаго» Пастернака и первый том Пушкина. - Почему именно первый? - А люблю раннего. Я люблю Пушкина от 17 до 20 лет. Я потрясен «Русланом и Людмилой». Я до сих пор не могу понять, что это. Это какое то чудо! Я оскорблен, что это произведение проходят в пятом классе. «Руслана и Людмилу» надо читать! Что такое техника поэзии, что такое слово русское, что такое вообще поэзия?! Надо в 11 классе сесть и просто читать «Руслана и Людмилу» без комментариев. P.S. Были ещё вопросы, касающиеся жизни в посёлке, но формат газеты не вмещает все их, да и многие спустя 20 лет будут непонятны.

Время неумолимо скоротечно. За прошедшие с той беседы годы Ян Анисимович изменил отношение к религии. Возможно, Библия стала его настольной книгой. А возможно и нет. Никому не дано право это знать. Он так и ушел неразгаданной загадкой, могучей, никем неотёсанной глыбой добра, мудрости и знаний (Фельдштейн в переводе с идиша – полевой камень.

  http://borisovka.ucoz.ru/photo/9-0-2292-3?1568530803

  Материал так, как он задумывался для районной газеты без редакторской правки и сокращений.      

 Владислав Крикун (апрель - май 2019 года)