Детство моего поколения выпало на во­енные годы. В 1941 году мне испол­нилось десять пет, и я хорошо помню то ли­холетье. Жили мы в то время в Борисовке на улице Первомайской, там, где сейчас рас­положено здание налоговой инспекции. Вос­питывали меня бабушка и прабабушка. Был и дедушка, но перед самым вступлением немцев в Борисовну мы его похоронили. Он умер от открывшихся ран, полученных на германском фронте в первую мировую войну.

 Осень 1941 года была слякотной. Война подходила к нам все ближе и ближе. В нача­ле октября по улицам стали гнать бесчислен­ные стада коров, овец. Старались угнать их подальше на восток, чтобы они не достались немцам. А потом началась эвакуация учреж­дений. Мы, пацаны, наблюдали за всем этим и нам не верилось, что в наших местах мо­гут появиться гитлеровцы. Но в один из ок­тябрьских дней с пожарной каланчи, что сто­яла на месте нынешнего здания поселковой администрации, дежурные сообщили о не­мецких танках, появившихся на окраине сло­боды. А потом началась орудийная стрель­ба. Снаряды перелетали Борисовку и рва­лись где-то под Стригунами. К вечеру все стихло и мы, мальчишки, выбежали на ули­цу узнать, что происходит. Со стороны пло­щади послышался гул моторов, и вскоре два танка, с крестами на башнях, остановились на перекрестке. В этот момент со двора коммунхоза вылетела повозка, груженая продуктами. Управлял ею мужчина с винтов­кой. Люк одного из танков открылся, и из него высунулась голова танкиста. К нашему удивлению танкистом оказалась женщина. Она навела пистолет на того, кто был в по­возке, но выстрелить не успела и мужчина убежал. Тогда немка посмотрела на нас и, ничего не сказав, нырнула в люк и танки ум­чались дальше. А мы разошлись по домам.

 Я был уже в своем дворе, когда со сто­роны болотца за нашим огородом послы­шался рев танка. На дорогу выехал наш тя­желый танк KB, а за ним скакал всадник. Про­ехав несколько десятков метров в сторону центра, машина остановилась на том же пе­рекрестке, откуда недавно ушли немецкие танки. Башня КВ вращалась, дуло пушки выискивало цель. В это время со стороны улицы Борисовской показались немцы, тащив­шие пушку. Увидев наш танк, они бросили орудие и убежали во двор рядом стоящего дома. А наши танкисты видимо не заметили пушку. Они выстрелили в двухэтажный де­ревянный дом напротив. Снаряд пробил дыру в стене, а немцы, поняв, что русские замешкались, снова бросились к пушке и практически в упор ударили по бронирован­ной машине. В её борту появилась пробои­на, показался дым. Открылся люк и из него выскочил механик-водитель в горящей одежде. За ним, пьггаясь накрыть его шине­лью, бросился немецкий солдат. Но его опе­редил один из местных жителей. Он выбе­жал с ведром воды и плеснул на танкиста, пытаясь потушить одежду. Однако ничего не помогло - танкист умер. А из танка выско­чил командир с планшетом на боку и, пере­скочив через забор, сумел скрыться от нем­цев. А солдата, который скакал за танком, убили. Его и погибшего танкиста сначала похоронили в одном из дворов, а потом, когда Борисовку освободили, их останки перенес­ли в братскую могилу, над которой горит сейчас Вечный огонь.

 В танке начали рваться снаряды, полетели во все стороны осколки брони. Один из них влетел в окно дома, где жил мой товарищ Лёня Маренич и убил его. А сгоревший танк еще долго стоял на перекрестке. Потом немцы перетащили его под забор коммун­хоза и мы, пацаны, бывало, прятались в нем во время бомбежек. Дней десять в слободе было тихо. По ого­родам бродила скотина, которую так и не успели эвакуировать в тыл. А потом появи­лись чужие солдаты и стали хозяйничать. Бес­хозную скотину быстро прибрали к рукам, затем побрели по дворам. Стреляли кур, резали поросят. Пришли и к нам, сломали загородку в сарае и стали волочить к телеге нашего годовалого поросенка. Мы с бабуш­кой кричали, плакали, но они не обращали на нас внимания. И вдруг во двор забежал офи­цер. Он накричал на солдат и они уехали, оставив поросенка. А офицер, на ломаном русском языке посоветовал спрятать живо­тину, так как её всё равно заберут. Бабушка позвала соседа, он зарезал поросенка. Часть мяса отдали соседям, а часть засоли­ли и спрятали. А немцам, приехавшим на вто­рой день, объяснили, что поросенка забра­ли другие солдаты. Они поверили.

 Настулипа зима. В Борисовке появились первые колонны наших пленных сол­дат. Их гнали как животных, они были почти голые, босые, голодные. Жители бросали им на дорогу, так как охрана не разрешала подходить близко, кто что мог: еду, одеж­ду. Пленных поместили в Михайловской цер­кви. Морозы в тот год стояли сорокаградус­ные, снега выпало много. Чистить от него дороги каждое утро выгоняли пленников. Вскоре конвоиры и охранники стали сквозь пальцы смотреть на то, что пленные заходи­ли во дворы и борисовцы их подкармливали, кто чем мог. Но время было очень голодное. В один из зимних дней к нам в дом зашел мужчина в фуфайке. Мы думали это кто-то из тех, кого содержали в церковном дво­ре. Но это оказался наш родственник, ба­бушкин зять дядя Сима. До войны он жил в Москве, работал ветврачом. Он тоже попал в окружение под белой Церковью, был в плену, бежал, пробирался к нам по ночам и вот дошёл. Мои бабушки долго прятали дядю Симу от глаз немцев и полицаев. Но однажды к нам в дом заявился немецкий офицер. Разговаривал он чисто по-русски. Сначапа расспросил, кто живет здесь. А по­том сказал, что ему известно, что мы пря­чем пленного, что он ветврач. Сказал, что­бы на следующий день ровно в 10 утра дядя Сима явился к коменданту Гаммеру, иначе нас всех расстреляют. Дядя Сима сидел в это время в укрытии за печкой и все слышал. Утром он принял решение идти к комендан­ту, чтобы не подставлять нас под пытки и рас­стрел. Я побежал за ним. Комендатура на­ходилась тогда напротив места, где ныне ресторан. Долго ждал я своего родственни­ка, уже не надеялся увидеть его живым. Но он вышел и дома рассказал, что выдал его один из наших соседей, который работал аг­рономом в сельскохозяйственном предпри­ятии, организованном немцами на базе быв­шего совхоза. У них начался падеж скота и нужен был ветврач. Эту работу и предложил комендант дяде Симе. Тому пришлось со­гласиться. Так и проработал он там до фев­раля 1943 года, а как только наши войска ос­вободили первый раз Борисовку, он ушел с ними на фронт и погиб при освобождении Молдавии.

 Директор сельхозпредприятия был высо­кий стройный мужчина. Он одевался в офи­церскую шинель, на петлицах которой были видны следы знаков различия капитана Крас­ной Армии. Он был очень дружен с комен­дантом, а немецкие солдаты называли его комиссаром. В феврале 1943 года войска Красной Армии начали наступление. Через Борисовку потянулись колонны отступаю­щих вражеских солдат. В своем большинстве это были мадьяры и итальянцы. Немцы были очень обозлены на своих союзников и выс­тавляли вдоль дороги охрану, которая сле­дила за тем, чтобы никто не давал им про­дуктов. Но оборванные и обмороженные беглецы ломали заборы и двери, забирали в хатах все съестное, не чурались ни сырой картошки, ни гнилой свекльг и грызли все это, идя по дороге. Так продолжалось день и ночь, а на утро на улице появились наши солдаты. Человек десять во главе с сержантом стали квартировать у нас в доме. Сержант был веселый, все шутками и прибаутками сыпал, частушки пел. Он увидел, что я силь­но пообносился, принес ботинки, гимнастер­ку, галифе, словом приодел меня. А потом мы с ним ездили за сеном на луг. Утром объявили, что на площади будет митинг, по­священный освобождению. Пошли туда и мы с сержантом. Народ уже собрался возле здания райисполкома. А на трибуне, соору­женной из ящиков, стоял и выступал с речью тот самый директор. Сержант присмотрел­ся,, спросил меня, кто это и мигом исчез. Через некоторое время он появился с дву­мя автоматчиками. Бывшего капитана увели.

 Придя домой, я стал расспрашивать сер­жанта о случившемся. Он сказал, что этот капитан, бывший командир его роты, кото­рый сдал всю роту немцам в плен в 1941 году. Сержанту и нескольким бойцам уда­лось ночью бежать. И вот такая встреча. К вечеру предателя под охраной привели в наш дом, закрыли в холодной комнате. Утром его увели в особый отдел, а когда вернули, опять же под охраной, на нём лица не было. Прибыл наряд из трёх солдат. Вместе с этим нарядом сержант Повёл капитана к речке. Там предатель был расстрелен. В марте Борисовку опять заняли немцы. Начались новыё аресты, на балконе одного из домов в центре опять начали вешать мес­тных жителей. Взрослые старались не выпус­кать нас на улицу. Но разве пацанов удер­жишь. В один из весенних дней мы с другом с Витей Жидовцевым пробрались во двор МТС, где немцы ремонтировали свои танки. Налетели наши самолеты, стали бросать бомбы. Взрывной волной меня откинуло в сторону и засыпало землей. Когда выкараб­кался, то увидел лежащего в стороне Витю. Стал толкать его, но он так и не поднялся. Маленький осколок попал ему в голову и убил моего друга. Однажды в дом, что стоял напротив наше­го двора, немецкие жандармы привели по­ляка. Он служил у гитлеровцев в чине офи­цера, но когда получил из дома письмо, в котором сообщалось, что вся семья его по­гибла, то сорвал с себя офицерские погоны и отказался служить фашистам. Вся улица слышала, как пытали этого беднягу, многие женщины плакали. Но, однажды утром, жандармы с собаками начали обыскивать все дворы. Оказалось, что кто-то из наших разобрал крышу сарая, где держали поляка и помог ему уйти.

 Лето 1943 года донесло до нас слухи о новом наступлении Красной Армии. С востока все чаще доносилась артиллерийс­кая канонада, участились бомбежки. В на­шем доме обосновались четыре немецких солдата и нам с бабушками пришлось nepeселиться в кухню. Двое немцев были очень обозлены. Даже на нас, детей, смотрели как на врагов. А двое были обыкновенные люди, хоть и в чужих мундирах. Один из них, как потом мы поняли, был очень набожный и называл себя пастором. Другой был моло­дой, года на три старше меня. Мы звали его Мурэиком. Он делился с нами, пацанами, пайком возил нас на мотоцикле купаться на озеро. Немцы уезжали по утрам, отсутство­вали 2-3 дня, а потом приезжали, грязные и оборванные. В один из таких приездов Мурзик заплакал и поведал нам, как мог, что у русских очень много танков, что Германии скоро капут и он тоже погибнет, хотя ни он, ни его родители - рабочие, воевать не хо­тят. Потом наши постояльцы уехали насов­сем.

 В конце июля Через Бррисовку стали проходить отступающие германские части. В один из таких дней я стоял у калитки своего дома. Вдруг из колонны, шедшей по дороге отделился солдат и кинулся ко мне. Я узнал в нем Мурзика. Вышла бабушка, пригласи­ла его покушать. Но он отказался, взял толь­ко пару огурцов, заплакал, сказав, что ему капут и ушел. А отступающих становилось все больше и больше. Несколько раз нале­тали наши Самолеты, бросали бомбы, стре­ляли из пушек и пулеметов. Немцы подби­рали убитых и раненых, увозили их на теле­гах. Некоторые бомбы рвались рядом с до­мами. Когда бомбежка кончилась, мы с со­седом вышли из погреба на улицу по которой все так же двигались, заняв всю проезжую часть и придорожные канавы, немец­кие солдаты. Я сказал только одно слово: «тикают», как из колонны вышел один из гитлеровцев. Он обложил меня отборным ма­том, потом чисто по-русски заорал: «Кто тикает?». Снял с себя тяжеленный ранец, повесил мне на плечи и приказал идти впе­ред. Выскочила из двора моя бабушка, ста­ла кричать, но немец нацелил на неё винтов­ку, а меня погнал перед собой. Не знаю, куда бы я ушел с ним, но через сотню дру­гую метров на колонну опять налетели само­леты. Сначала посыпались бомбы, потом на бреющем полете -начали обстреливать из пушек и пулеметов. Меня отбросило а сто­рону. Крики, стоны, ржание лошадей. Кое- как я дополз до школьного здания, которое стояло там, где сейчас ресторан, но опять засвистела бомба. Она упала в 15-20 метрах от меня. Но, видно всё-таки я в рубашке ро­дился. бомба не разорвалась. Так она там и лежала, уткнувшись в землю пока её не обезвредили после освобождения слободы советские сапёры. Оглядевшись и не увидев того немца я рванул во всю прыть через школьный двор и огородами прорвался домой. И только там заметил, что ранец так и остался висеть у меня за спиной.

 Поспе войны я окончил ремесленное училище в Харькове, работал на од­ном из заводов слесарем. Сначала ремон­тировал автомашины, потом собирал моторы для подводных лодок. И все время мечтал о шоферской работе. Поступил, там же в Харькове, на вечерние курсы шоферов, но в силу разных причин учебу пришлось бро­сить. Только спустя некоторое время, мне удалось выучиться на шофера в городе Путивле, что на Сумщине. Затем немного ра­ботал водителем на сахарном заводе в Головчино. Оттуда и ушёл в ряды Советской Армии. Служил в Закавказье на советско-ту­рецкой границе. А дома меня ждали жена и маленькая дочка. Служба моя закончилась в 1953 году и я стал работать в Борисовке. Сначала в пром­комбинате, а потом, когда в поселке было создано автопредприятие, трудился там. Возил самые разные грузы на стройки, уча­ствовал в уборке урожая. Оттуда и ушел на заслуженный отдых. Да, много сегодня у нас в стране пробЛем и всяких неурядиц. И пенсии у стариков мог­ли бы быть повыше, и цены в магазинах и на рынке пониже. К нам, детям и подросткам военных лет, государство тоже могло бы быть повнимательнее. А ведь война, она до сих пор сидит в каждом из нас. Мы её тоже забыть не можем. Может быть и нас не за­будут.

 

Е. ЕРЕМЕНКО, пос. Борисовна.

 

Районная газета "Призыв" 29 мая 2010 года.