О лётчиках штурмовиках воевавших в июле 1943 года и эпизодах боевых действий на земле и в воздухе нашего края рассказывает книга Евгения Подольного «Алый талисман». В центре повествования — 167-й гвардейский штурмовой авиационный полк 2-й воздушной армии, которая принимала активное участие  битве на Курской дуге.

***

   А в это время Георгий Дворников, прижимая машину к земле, маскируясь в складках местности, пересек линию фронта между железнодорожными ветками, расходящимися на Белгород и Харьков. Отсюда до Борисовки всего пятнадцать километров — три минуты лету. Но на Борисовку он сразу не пойдет. Уклонится вправо, пройдет вдоль линии фронта и уж потом, за харьковской веткой близ ее пересечения с Ворсклой развернется и будет лететь, не упуская русла реки из виду, засечет на ней переправы: в последнее время противник возводит их с необычайной поспешностью, особенно понтонные.

   Дворников нажал кнопку переговорного устройства, сказал спокойно:

   — Наташа, перелетели линию фронта. Как у тебя?

   — Нормально, товарищ командир. Прошли четыре «мессершмитта», но далеко, нас не заметили.

   По голосу Георгий чувствовал, что она волнуется.

   — Смотри лучше. — И подбодрил: — Да ты не бойся, Наташа! Они сами нас боятся, ведь не пустые летим.

   Девушка ответила в тон командиру:

   — Живы будем — не помрем!

   — Ну вот и молодчина. Держись!

   Слева, в километре от них, змеилась Ворскла. Через железнодорожный мост медленно тянулся длинный состав, и на его открытых платформах были хорошо видны серо-зеленые коробки танков. Дымчатые пунктиры эрликонов, изгибаясь по параболе, уже потянулись к самолету. «Заметили!» — с досадой подумал Георгий, прижимая свой «ил» к земле. Но и так идти было нельзя: не видно реки. Он прибавил обороты и, увеличив высоту, на повышенной скорости пошел вдоль левого берега. И вот две понтонные переправы, в пяти километрах одна от другой. Первая сразу за железнодорожным мостом, и возле нее скопилось десятка два крытых брезентом трехосных «биссингов» с пушками на прицепе. Вторая — в километре от Борисовки. По ней, тяжко переваливаясь, медленно ползли танки. Много танков.

   Раздумывать некогда, а главное, незачем: ведь дальше за Борисовкой, почти до самой Томаровки переправ не видно. Фашисты же, заметив советский штурмовик, открыли по нему сильный заградительный огонь. Нужно действовать немедленно, пока зенитчики не отработали данные для прицельной стрельбы.

   На самой окраине Борисовки Дворников дал полный газ, бросил самолет в пикирование, вгоняя в прицел центральный понтон с танком на нем.

   Мысль работала четко: «Закрыть бронешторки кабины и радиатора. Так… Предохранительный колпак — долой! Вот она, кнопка пуска эрэсов… Еще чуть-чуть…»

   Черные шапки разрывов густо замельтешили вокруг кабины: «Только бы успеть!» Понтон, словно вспухая, расползается в прицеле.

   Огненные хвосты ракет, обгоняя самолет, устремляются к переправе. И тут же «ил» несколько раз кряду подбрасывает, резкий металлический скрежет, перекрывая гул мотора, бьет в уши. «Неужели конец!» Но нет, машина послушно выходит из пологого пикирования, вновь ввинчиваясь в боевой разворот. Георгий чувствует, как горячий пот заливает глаза. Зубы сжаты до боли, трудно дышать.

   Откуда-то издалека доносится до слуха Дворникова: «Попали!» — и он догадывается: это Наташа!

   Теперь самолет заходит вдоль переправы. Высота — метров сто пятьдесят. Центральный понтон стоит ребром, дымится. Танка на нем — как не бывало.

   Вновь перекрестие прицела ложится на понтон. Только теперь на крайний, так, чтобы серия бомб легла по оси переправы. И вновь огненные трассы эрликонов зловеще поднимаются навстречу, мелькают рядом с кабиной.

 ***

 В ночь на 12 июля Георгий  Дворников  долго не мог уснуть.

   — Не спишь, старина? — шепотом спросил Дементьев.

   — Я вот что думаю, Женя. В основном они прут на Обоянь и Прохоровку. Так? Заняли Яковлево и Белинихино. Вот тебе и обозначилось направление их стрел.

   — Это понятно. Жмут на Курск. Только скоро ганс выдохнется, вот увидишь! — заверил Дементьев и, задумавшись, добавил: — Хотя и нам это тоже недешево обходится. Подумай только, Жора: по пять вылетов в день! И сыплем, и сыплем на них — и все, как в чертову прорву. Вот гад сил накопил!

   — Видно, все на карту поставил. Только у нас сил не меньше, а может, и побольше.

   — Это верно, — согласился Дементьев. — В Сталинграде тоже сначала фашиста обороной на измор брали, а потом и кости ему переломали…

   — Все дело, мне кажется, в Томаровке и Борисовке, — продолжал Георгий. — Оттуда такая сила прет! Там сосредоточены их резервы. Но где именно, вот вопрос?

   — Жора, да ты стратег, — улыбнулся в темноте Дементьев. По голосу чувствовалось, что он засыпает.

   — Да нет, серьезно, Женя. Сколько раз мы с тобой туда летали! И Карушин, и Алимкин… Ходили на разведку, бомбили переправы через Ворсклу, Северский Донец. А куда он технику гнал? Все туда же, в сторону Борисовки и Томаровки.

   — Вот тебя на разведку и пошлют. Ты там каждый овраг, каждый куст знаешь… Давай-ка, Жора дорогой, спать. Завтра вылет…

   — Почему именно меня, могут и другого, — не унимался Георгий. — Тебя, например, Ваню Алимкина или Сашу Карушина?

   Жора прислушался, но вместо Жениного ответа послышалось легкое похрапывание. Счастливый человек — железные нервы!

   Георгий еще с полчаса лежал с открытыми глазами. Перед взором, как в кадрах немого кино, мелькали события последних дней. Только кадры эти почему-то огненно-красные…

 ***

   19 июля. Погода нелетная: низкая облачность, видимость — пятьсот метров. Но приказ есть приказ. Он должен быть выполнен.

   Георгий Дворников, чуть забрезжил рассвет, стартовал с аэродрома Солнцево. Самолеты дивизии были приведены в полную боевую готовность, с тем чтобы после уточнения дислокации фашистских танковых резервов под Борисовкой обрушить на них всю мощь своего огня и дать возможность войскам Воронежского фронта развивать наступление на Белгород.

   Не долетая до Борисовки, Дворников уклонился вправо, чтобы выйти западнее города, в точку, где Алимкин обнаружил скопление техники. Кроме того, близ Борисовки находится вражеский пост воздушного наблюдения, который при появлении чужого самолета, тем более разведчика, немедленно поднимет истребители.

   «Впрочем, — размышлял Дворников, внимательно осматриваясь по сторонам, — судя по всему, Алимкина атаковали именно над местом скопления техники или вблизи него… Значит, там барражировали истребители. Скорее всего, группировка имеет приданное истребительное прикрытие. А это уже хуже…»

   — Наташа, что наблюдаешь? — запросил он стрелка.

   — Пока все нормально, гансов не видать.

   — Посматривай вниз. Что заметишь, докладывай. Минут пять еще пролетели молча. Мимо кабины ватными хлопьями скользили низкие облака. В их просветы просматривалась земля: перелески, мелкие переправы на извилистых степных речушках, редкая сетка узеньких проселочных дорог. И вдруг голос стрелка:

   — Командир, пересекли большую дорогу. На обочинах местами видны следы танковых траков.

   — Ага, молодец, Наташка, идем вправо и жмем вдоль дороги.

   — А может, влево?..

   — Нет, вправо, — твердо решил Дворников, закладывая крутой вираж. — Влево — упремся в переправу на Ворскле…

   И вдруг Наташа выкрикнула:

   — Танки в овраге, по курсу!

   — Вижу, — отозвался Георгий, сдерживая волнение. — Теперь следи за воздухом. Теперь уж точно препожалуют «мессеры». Так просто разгуливать нам не дадут.

   Дворников на высоте ста метров «змейкой» прошелся над пологим оврагом, присматриваясь к сгрудившимся на его дне стальным коробкам танков и штурмовых орудий, доложил на пункт наведения воздушной армии:

   — «Вега»! Я «Байкал-седьмой»! Нахожусь в заданном районе, как слышите?

   — Слышу отлично, — отозвалась «Вега», — доложите обстановку!

   — Я «Байкал-седьмой»! Подтверждаю: объект в пятнадцати — двадцати километрах строго на запад от Борисовки, имеет ломаную линию с направлениями пять километров на запад и два — на юг. Обнаружено до четырехсот танков. Как поняли? Прием.

   — «Байкал-седьмой», я «Вега». Вас отлично понял. Возвращайтесь. Конец связи!

   Дворников заложил крутой вираж, разворачиваясь на север, двинув сектор газа вперед.

   Но фашисты, поняв, что обнаружены и что теперь им терять нечего, открыли заградительный зенитный огонь. Эрликоновские дымчатые трассы сплошной стеной встали на пути «ила». «Только бы проскочить!» — с тревогой подумал Дворников, еще прибавляя газ и вводя самолет в пологое пикирование, надеясь пробиться сквозь огненный барьер.

   Машину резко подбросило, завалив в левый крен. Он инстинктивно поймал выбитую сильным ударом ручку управления, с трудом выравнивая идущий теперь со скольжением самолет. Осмотрелся: в левой плоскости — два зияющих рваных отверстия. Крепко выругался, нажимая правую педаль, так как чувствовал, что элеронов на вывод уже не хватает. И тут же услышал тревожный голос Наташи:

   — Командир! У нас разбит руль поворота! — И вслед за этим — как приговор судьбы: — С юга приближаются шесть «мессеров»!..

   — Наташа, слушай меня, — сдавленным от напряжения голосом крикнул Дворников. — Патроны не экономь. Бей через киль — теперь жалеть нечего.

   — Хорошо, — спокойно ответила Беликова. — Я с тобой, командир…

   Самолет сильно кренило влево, и удержать его в горизонтальном полете удавалось, лишь полностью переложив ручку вправо. Мотор работал на предельном режиме, и стрелка температуры масла упрямо уперлась в красную, запретную черту.

   Георгий чувствовал, как горячий пот заливает глаза. Но что задумали фашисты, почему не атакуют?

   Два из шести «мессершмиттов» на повышенной скорости ушли вперед, а четыре, уравняв скорость, выстроились по паре у каждого крыла.

   — Ишь, почетный эскорт устроили, гады! — зло процедил сквозь зубы Георгий и, резко ослабив ручку управления, вдруг юзом скользнул влево, стремительно надвигаясь на ближайший к нему «мессер» с бубновым тузом на тощем фюзеляже. Но тот, мгновенно среагировав, «вспух», поднявшись на несколько метров вверх, показав желтое брюхо, и вновь плавно опустился к левой консоли «горбатого».

   «Мессер» был так близко, что сквозь остекление фонаря была хорошо видна самодовольная рожа фашиста с хрящеватым носом.

   Враг нагло ухмылялся и, покачивая головой, показывал пальцем, затянутым в черную кожу перчатки, на разбитое крыло «ила». Затем поманил рукой.

   — Видала, Наташка, нас фашист в гости приглашает, — невесело пошутил Жора и показал немцу увесистый кулак.

   — Жаль, стрелять нельзя, — пожаловалась Наташа, — вышли они из зоны огня, не дотянуться…

   — Ничего, сейчас зайдут с хвоста, ждать не заставят. Эх, жаль. Обоянь — вот она, рукой подать. Полпути протопали…

   Наташа развернула пулемет до отказа вправо, полоснула очередью, но трассы прошли сзади «мессеров», изгибаясь по параболе.

   Командир группы «мессеров», видно, подал команду — два истребителя, что ушли вперед, развернулись и пошли подбитому штурмовику в лоб, открыв огонь с дальней дистанции.

   Дворниковым овладело чувство ярости: «Нашли легкую поживу, жлобы!» Он, напрягая все силы, с трудом приподнял нос своего «ила», стараясь вогнать пару надвигающихся с бешеной скоростью «мессеров» в прицел на бронестекле. Но те быстро, с саднящим душу поем промелькнули над его кабиной, уходя на боевой разворот для повторного захода.

   «Бубновый туз» больше не улыбался. Он, погрозив Георгию пальцем, резко отвалил назад, уведя с собой три истребителя. Два «мессера» снова были впереди, готовые в любую минуту по команде «туза» ринуться в лобовую атаку.

   Дворников попытался связаться с «Вегой», но ничего не получилось. Видно, вышла из строя бортовая радиостанция.

   Развязка приближалась. Добить одинокий израненный штурмовик шестерке истребителей — разве это проблема? Но случилось невероятное…

   Два «мессера» заходили снова в лоб, а четыре попарно — сзади. Наташа вела огонь длинными очередями, не подпуская врагов на близкую дистанцию. Дворников, заметив заходящую на него пару спереди, выверил положение самолета, тщательно прицелился и, подпустив фашистов поближе, ударил одновременно из всех четырех стволов — и не поверил глазам своим: один «мессершмитт» взорвался в воздухе, другой резко взмыл вверх и, потеряв скорость, в крутой спирали пошел к земле.

   Преследовавшие его сзади гитлеровцы были настолько потрясены увиденным, что некоторое время шли, не решаясь подойти к «заколдованному» штурмовику. Однако через несколько секунд придя в себя и поняв, что события принимают неожиданный оборот, немцы вновь с остервенением набросились на «ил», заходя поочередно в атаку. Но Беликова, строча длинными прицельными очередями, не подпускала их ближе ста пятидесяти метров. Тогда командир группы, понимая, что русскому экипажу удалось выиграть время, и вот-вот подоспеют на помощь «яки», с которыми шутки плохи, сам зашел в атаку и, маневрируя, все ближе подбирался к разбитому хвосту «ила». Вот он подошел совсем близко, так что уже хорошо видны масляные потеки на радиаторе, вороненые жерла пушек и пулеметов. Немец старается точно встать в кильватер, в узкое мертвое пространство, затененное килем. Но руль разбит, и Беликова, поймав в прицел своего «Березина» камуфлированное, хищно нацеленное тело «мессера», бьет длинной очередью, проводя поток разящего металла через киль своего же самолета. Куски срезанного киля со скрежетом срываются с самолета, на секунду закрывая собой «мессер». Наташа не сразу поняла, что случилось: фашистский самолет вдруг резко накренился, успев дать залп из пушки и пулеметов, но в следующее мгновение, нарвавшись, как видно, на жало пулеметной очереди, перевернулся и, показав бубновый туз на серо-сизом фюзеляже, круто вошел в пике, оставив рыжеватую полосу дыма.

   Наташа проводила его растерянным взглядом, сама не веря, что все так получилось. Оставшиеся три самолета, израсходовав боекомплект, повернули на юг.

  (фрагмент из книги)