| Меню сайта |
|
 |
| Разделы |
|
|
| Поиск |
|
|
| ... |
|
|
| Объявления |
|
|
| ... |
 |
|
| ... |
 |
|
|
Мальцев П.В. "Хуторское кладбище".
|
| 10.05.2012, 06:57 |
Человек как трава, и много ли надо, чтоб подкосить его? Одна секунда может унести жизнь человека или уложить его на постель мучительной болезни, ведь наперёд никогда не угадаешь, кому по ком плакать. Самая долгая жизнь по сравнению с вечностью – мгновение, и это мгновение - борьба с телом и страстями, которая начинается с рождения и заканчивается со смертью, ибо на смерть рождаемся, а не на жизнь.
На левом пологом берегу реки Готни клином уплывают в небо широколиственные дубравные леса Глубокое и Дуброва. Справа, за Дубровой, по высокому левому берегу реки, как на ладони, просматриваются Лантуховские подворья. Вода там далеко, под горой, зато лес прямо в огородах, где всего в избытке, и для жизни желать уже ничего и не трэба. За лесным урочищем Нетрэбово у самой линии горизонта виднеются верхушки Крюковского и Попова леса. Здесь, по правому берегу реки Готни, и расположилось хуторское кладбище. Слева, на входе в него, сейчас стоят стеной поднявшиеся деревья. Но ещё совсем недавно, в семидесятые годы, отсюда открывалась удивительная по своей красоте панорама речной долины с Машечкиным лугом и с блистающей на солнце излучиной реки, к которой под самой Трефиловкой с обеих сторон примыкали вековые леса Дибривки и Сухонького. Позади, за спиной, со стороны железной дороги из окон проходящих пассажирских поездов, следовавших на юг, в Крымском и Мариупольском направлении, и на север, в сторону Архангельска и Ленинграда, открывалась простая, обыденная жизнь российского хутора, где не всё было ровно и гладко. Горькие похороны с траурной процессией, которая двигалась по обочине верхней пыльной дороги, где росли полевые цветы и которая проходила посреди желтеющего, колосящегося поля, наполненного в летний зной нудным гулом шмеля, обозревались со всей округи. Поверху дорога вела прямо на хуторское кладбище, к местам будущего воскресения усопших хуторян, где вместо нынешних, нередко дорогостоящих надгробий из мрамора и гранита на могилах, по рассказам Александра Никитича, всегда стояли простые, скромные, добротные деревянные кресты с закреплёнными надписями. Из уст родственников, посещавших кладбище, у могил непрерывно лилась молитва, потому что вечно живая душа почившего не нуждается уже ни в изысканных памятниках, ни в пышных гробах из красного дерева. Она испытывает только одну - единственную нужду в оказании ей посильной помощи, так как сама уже не в состоянии творить добрые дела, которыми бы могла умилостивить Бога.
Как ни странно, но по кладбищу, которое являет собой печальный вид, можно судить не столько об умерших, сколько о живых. На этом простом, небольшом хуторском кладбище, сомкнув бока могил, лежат друг подле друга и погребённый со звездой, и усопший с поставленным у ног Святым Животворящим Крестом. Их спор сегодня может понять разве только одна сплошная, поднявшаяся непреодолимой силой стена деревьев да шумящая, густая кладбищенская трава, заполонившая огромную, безымянную площадь хуторского кладбища. Лишь только по окраинной нижней и верхней её части, скромненько примостившись, слегка стеснённые друг дружкой, стоят памятники, украшенные звездой, мраморные и гранитные плиты с высеченными фотографиями усопших, кресты из дерева и металла с трогающими душу надписями. «Здесь погребено тело крестьянина Басова Андрея Ивановича. Скончался 1889 году. Господи! Прими дух мой с миром. Хутор Басов, Грайворонский уезд, Курская губерния». «Здесь погребено тело рабы Божией Марии Алексеевны Мальцевой. Скончалась в 1906 году. Жития её было 52 года, в супружестве жила 34 года». С другой стороны стихи: «Покойся, прах души бесценной, Под сению обители святой. Ударит час конца Вселенной, И мы увидимся с тобой. Хутор Басов, Грайворонский уезд, Курская губерния».
Сейчас, размышлял я, проходя по кладбищу, всё сделано попроще, всё наспех, всё на скорую руку, как будто мы стесняемся самих себя, боясь из-за своей наивности, проистекающей от лени и полнейшего равнодушия, отдать должное заслугам своих родителей, подаривших нам жизнь: не дай Бог выделиться и оказаться лучше, оказаться непохожими на всех. Вот, например, нынешние надписи на мраморных плитах и крестах из дерева и металла: «Золотарёв Дмитрий Яковлевич 1918 25/01 - 1998 10/01. Помним, любим, скорбим». Далее на противоположной стороне кладбища: «Мальцев Михаил Харитонович 21.11.1909 – 04.12.1997. Помним и скорбим». А немного правее, здесь же: «Мальцев Василий Тихонович 09.01.1930 – 20.10.1997. И уже не «помним» и даже не «скорбим». А ведь о нём есть что сказать. Мальцев Василий Тихонович, кузнец, всю жизнь трудился на железной дороге. Патриот своего хутора, он не променял его на город. Женился один раз и на всю жизнь, поставил на ноги пятерых детей, дал им возможность получить достойное образование, всех выдал замуж и всех женил.
Память об усопших близких успокаивает и всегда пробуждает любовь к жизни. Но многие из них уходят в небытие. Мёртвые ничего не скажут, но ведь за них рано или поздно всё спросится. Я вспоминаю, как совсем недавно, немногим более десяти лет назад, моя двоюродная сестра по линии отца Мария Пименовна рассказала мне о нашем прадеде Харитоне Дмитриевиче.
Все кости по родине плачут, но не каждый успокаивается на своём родовом хуторском кладбище, если на то не было Божьей воли. Вот и смертные останки сыновей моего прадеда предавались земле буквально по всей России. Средний его сын, Павел, похоронен на Украине, где в первую Мировую войну скончался от пулевого ранения в живот в Киевском военном госпитале. Репрессированный сын Тихон от крупозного воспаления лёгких преставился на Соловках, а тело самого младшего, раскулаченного сына Кирилла, было предано земле на Архангельском севере. Но сам Харитон Дмитриевич похоронен на хуторском кладбище.
Весь исколотый шипами терновых ветвей, продрался я к его могиле, где был поставлен ещё в тридцатые годы прошлого века толстый дубовый крест. Как же так получилось, что те, кто удостоился чести быть погребённым здесь, оказались в таком забвении, что к ним просто невозможно пробраться: по всему кладбищу шумит сплошной непроходимый лес? Куда исчезли могилы жителей, когда-то успешно обустраивавших хутор, с простыми, но ярко отражающими их жизнь надписями в прозе и стихах на крепких, добротных деревянных крестах? Всё заросло, кануло в небытие…
Климова Матрёна Евдокимовна, благочестивая женщина, живущая рядом с кладбищем, посетовала, что очистить одной заросшие могилы стало уже невозможно. И я, стоя на кладбищенской окраине и залечивая полученные раны после своей первой разведки по определению местонахождения могилы своего прадеда, невольно вспоминал небольшое сельское кладбище, являвшее печальный вид в одном из отдаленных уголков России, описанное в прошлом веке великим русским писателем Тургеневым. Но ведь там же стояли - пусть и серые, пусть и поникшие, но все же стояли! - деревянные кресты, а здесь, в диких зарослях, не было даже и их. Среди кривых стволов кустарника кое-где просматривались столбики; даже от лёгких прикосновений они заваливались, рассыпаясь жёлтой трухой. Здесь и овцам- то уже не под силу было бродить по могилам, так как их просто невозможно было отыскать в сплошных, непроходимых зарослях разросшегося колючего терновника.
Совесть мучила меня и не давала покоя, и я вместе с работниками предприятия, согласившимися помочь мне в рубке разросшихся деревьев, стал делать проход к дубовому кресту на могиле своего прадеда. Вместе со мной очищать кладбище пришли Басов Василий Афанасьевич, Машинец Владимир Николаевич, Гончаров Виктор Иванович, Жуков Владимир Николаевич. Не успели мы проработать и часа, как проснувшееся самознание хуторян привело их к нам на подмогу, что значительно укрепило наши силы. Люди, невзирая на свой возраст и здоровье, стали рубить и вытаскивать поваленный лес. Из последних сил тащили обрубленные ветви деревьев и плохо видящие, от нелегкой жизни согнувшиеся в три погибели старушки Басова Александра Андреевна и Мальцева Анна Гордеевна, и женщины помоложе Мальцева Александра Ивановна и Машинец Анна Андреевна, и совсем молодые Ткаченко Раиса Ильинична и Шаповалова Нина Дмитриевна. Казалось, что они решили умереть в подвиге, нежели жить в грехе забвения. Стучали топоры, звенела бензопила, и кладбище общими усилиями народа, понимающего, что рано или поздно все будем под крестом, потихоньку, с Божьей помощью, очищалось от накопившегося многолетнего древостоя. Когда- то насыпанные холмики земли бесследно исчезли, и могилы теперь можно было отыскать только по легковесным, истлевшим поперечинам от деревянных, когда-то добротных крестов, лежащих рядом с одиноко стоящими, просыпающимися жёлтой трухой столбиками. Толстый крест на могиле моего прадеда Мальцева Харитона Дмитриевича вместе с маленьким, еле заметным крестом моей сестры Матрёны Васильевны, умершей в младенческом возрасте, выглядели одиноко посреди расчищенного кладбища.
Вот в самом его начале - погребённый со звездой Ткаченко Илья Петрович (1923 -1969). Школьником, отдыхая за хорошую учебу в пионерском лагере «Артек», я, не сдержав слез, плакал, получив из дома письмо с известием, что дядю Илюшку сразила молния, и меня успокаивали всем отрядом Морской дружины. В письме было написано, что Илья Петрович после работы возвращался домой. Неожиданно хлынул проливной дождь, и он прислонился к стволу одной из верб, растущих на лугу. В неё ударила молния. Смерть наступила мгновенно.
Илья Петрович жил по соседству с нами, одно время работал в сельском совете председателем, нередко зимой на санях подвозил нас, ребятишек, в начальную школу. На хуторе надолго запомнились его рассказы о войне, об участии в боях за освобождение венгерской столицы, которую за всю свою жизнь он в памяти ни разу не предал. В тесном застолье, где человек без песни что весна без цветов, захмелев от выпитого, он проникновенно пел: «Враги сожгли родную хату…». «Куда теперь идти солдату, кому нести печаль свою?» - трепетно выводил он, и эти слова захватывали душу. Искренно, с какой-то, может быть, даже непонятной для всех сидящих за столом, болью в сердце его русская душа пыталась сохранить и в послевоенные годы чувства, которыми он жил на войне. «Я шел к тебе четыре года, я три державы покорил. Никто солдату не ответил, никто его не повстречал… И пил солдат из медной кружки вино с печалью пополам». И слушающим казалось, что это была уже и не песня, а рассказ старого солдата о его обманутой, суровой жизнь в светлой надежде человека, «лишённого судьбы и души». «Хмелел солдат, слеза катилась, Слеза несбывшихся надежд, и на груди его светилась медаль за город Будапешт». И была эта песня, как упрек всем нам, словно на наших глазах уходило навсегда героическое время, и наступала горькая пора разочарований. «Только глупость, тоска и железо. Память стерта. Нет больше надежд».
« Что поделаешь,- часто говорила моя бабушка, Матрёна Ивановна,- какая жизнь, такие и песни».
На середине хуторского кладбища покоится с поставленным у ног Святым Животворящим Крестом Мальцев Харитон Дмитриевич, мой прадед. В жизни он не искал себе оправданий. Скорее, наоборот, в его сознании всплывало обостренное чувство собственной вины в смерти жены, в смерти умиравшего на его руках в течение трех недель наиболее близкого ему по духу сына Павла. Занозой сидело в нём чувство вины за то, что не уберёг от раскулачивания в тридцатые годы своих младших сыновей, вначале Тихона, а затем Кирилла, который добирался из Архангельска с семьёй к месту высылки и потерял в пути следования двух сыновей младенческого возраста: весною в лесной избушке, отапливаемой по-чёрному, заснувшие дети превратились в ледышки. А самого Харитона Дмитриевича, по рассказам бабушки, свои, местные комсомольцы, кромсавшие цвет нации, вытащили со двора на улицу и у всех на глазах учили новой жизни, пиная ногами. «Кто я, Матрёна? – сокрушался потом свёкор, когда на разграбленную пасеку моя бабушка приносила ему еду, а он к ней не притрагивался. – Всего лишь навоз. Пожалуй, нет, и того хуже, - тут же поправлял самого себя.- Навоз удобряет землю и у Бога крадёт урожай. А что можно взять от меня?»
Что значили эти слова моего прадеда? Неужели вразумляющие скорби при полной преданности Богу и полнейшем недоверии к себе давали ему силы терпеть и безгневно покоряться своей тяжёлой, исковерканной судьбе? «Что поделаешь, – рассуждал он, – не человек играет судьбой, а судьба человеком; она, как сапожник шилом,- куда ткнёт, туда и ползёт». А затем, словно оправдываясь за всё происходившее, за своё бессилие, говорил, вздыхая: «Ничего, Матрёна, у Бога палок много; жили старые, поживут и молодые. Живи - ни о чём не тужи; все проживёшь, а там глядишь, ещё наживёшь. Кто малым доволен, тот Богом не забыт. Делами надо доказывать свою Веру». И она замечала, как свёкор, полностью ослабевший телом, укреплялся духом любви к Богу. Судьба не щадила его, смеялась прямо в лицо, нанося удары, а он ещё больше трудился в молитве: «Бог дал, Бог взял; да будет имя Господне благословенно отныне и до века». Как библейский страдалец Иов, Харитон Дмитриевич при жизни являл собой настоящего мученика. Безропотно отдавший всё земное: жену, сыновей, внуков, дом, сад, пасеку - удары судьбы принимал, как дары, смиряя себя, а свалившееся на него горе перелаживал на радость. Святое смирение в соединении с Божественной Любовью не могло насытиться никакой печалью, а окаянное его сердце не мечтало уже другими воображениями пристраститься ни к чему другому. Таков закон любви: любящие считают счастьем для себя, когда страдают за других. По духу прадед мой был настоящим христианином. Жизнь его была кромешным адом, но у него была одна - единственная цель: всегда жить с Богом, и эта маячившая цель вытаскивала его из ада, в котором пребывал.
Он умер в тридцатом году в конце августа.
Сразу за могилой Мальцева Харитона Дмитриевича преданы земле останки Климовой Матрёны Евдокимовны, человека удивительной судьбы, многие годы боровшейся в одиночку с поднимавшимся древостоем на могилах хуторского кладбища и в конце своей жизни преставившейся в одном из женских монастырей. Вот на металле из нержавейки, закреплённом на деревянных добротных, свежевыкрашенных в тёмно -красный цвет крестах надписи: Климов Евдоким Анисимович 1890 -1943, Климова Мокрина Михайловна 1890 – 1967. Не знаю, чем в своей жизни проявила себя Мокрина Михайловна, но только тётя Поля, живущая на противоположной стороне реки, за холодной водой посылала меня непременно к Мокринину колодцу, а старушки, сидя на скамейках под заборами своих дворов в лучах заходящего вечернего солнца, со вздохом произносили: «Пора уже и нам под Мокринино». Моя бабушка, когда с ней проходили мы Рынин лог и Машечкин луг, Андрюшин пруд и Павлов колодец, всегда говорила: «Видишь, внучок, каждый человек- загадка, не он местом краситься, а место человеком».
Я помню Мокрину Михайловну щупленькой, маленькой старушкой. Не могу забыть её живые, совестливые глаза, когда мама передавала ей конфеты и пряники поминать мою бабушку. Обездвиженная, прикованная болезнью к постели, она в беседе со мной не давала себе даже малейшего послабления, долго не отпускала меня, живо интересовалась последними минутами жизни своей подруги. Невнимание к усопшему человеку, наверное, осквернило бы её чистую, спокойную совесть, от которой, как от соседа, никуда не уйдёшь. Прощаясь с Мокриной Михайловной, я понимал, что она была по-настоящему счастлива, потому что чувство исполненного долга услаждало её жизнь. Мокрина Михайловна умерла в тот же год, что и моя бабушка Матрёна Ивановна.
Вот могила Грицковой Иулиании Акуловны ( 1904 -1979), моей бабушки по материнской линии. Ещё при жизни она заверяла мою маму, что доживать свой век будет в своём доме. Но в жизни лишний раз убеждаешься, что нет нашей воли, а будет то, что Бог даст. Не думала и не гадала она, как в беду попала: зимой её, обездвиженную повторным инсультом, привезли с Манготни на санях к нам, и свой век она доживала уже не в своем доме, а у дочери на Басове. Тяжёл крест, но некуда от него деться и надо достойно нести. И она несла его, измученная болезнью, не встававшая до конца дней своих с постели, многое преуспев в духовной жизни. Акуловна - так называли её приходящие старушки - никогда не забывала даже самое малое, сделанное ей добро, а с её лица никогда не сходила благодарная улыбка. Благодарение приносило ей духовное утешение, умягчалось сердце, которое обновлялось силой живой веры, а ум познавал Промысл Божий. Страдания тела явились причиною духовных наслаждений. Во время болезни у неё не было ни ропота, ни малодушия, ни печали. Болезнь умертвила сердце к миру и приучила жить с Богом. Помню, как после окончания института меня провожали в армию. Дом шумел приглашенными гостями; казалось, больному, парализованному человеку, лежащему в проходной комнате, все наши развлечения должны были доставлять мучительные неудобства. Но нет, мне не забыть и сегодня её радостного состояния. С какой нежностью, с какой теплотой, с какой одухотворенной улыбкой на сияющем светом лице она без слов, взглядом устремлялась в мою сторону, всем своим видом благословляя меня на честную службу Отечеству! Я на расстоянии чувствовал её доброе расположение, без слов понимая, чего она хочет мне пожелать.
Ушла Иулиания Акуловна из жизни незаметно: как никого не обеспокоила своей жизнью, так никого не отяготила и своей смертью. Послав присматривающих за ней девчонок, моих сестёр, за колодезной водой, тихо отошла к Господу, получив вечное блаженство.
«Многими скорбями надлежит нам войти в Царствие Божие».
А вот за железной оградой памятник, на котором закреплена хорошая фотография, выполненная на металле и не затекающая под дождем. С неё в подвязанном белом платочке, в простой, усеянной цветочками кофточке, смотрит на нас задумчивым взглядом старушка, словно решившая напомнить всем посетившим хуторское кладбище: «Поживите на свете, посмотрите чудес!» Вглядываясь в это лицо, хоть и не вырастешь, но все равно невольно тянешься. Здесь погребено тело Мальцевой Елизаветы Ивановны (14.09.1902 – 20.01.1981),единственного человека на хуторе, умевшего искренне и непринужденно заигрывать с непоседливой детворой. Между ними всегда была взаимная любовь. Малыши никогда не оставляли бабушку Лизаветку без внимания: уж больно она была приветлива. Как добрый человек она в любой дом с собой свет несла, а наступающий день всегда представлялся для неё настоящим праздником. Кто не изумлялся и не удивлялся её весёлому, неунывающему нраву? Кто из хуторской детворы не привязывался к ней? А ведь сколько раз за мальчишечьи шалости и проказы нам приходилось быть обжиганными из ее рук крапивой! Но уже к вечеру она и сама не помнила, за что и кого из нас хлестала. Присущая ей простота не позволяла долго держать обиду, и вряд ли кто из нас мог припомнить, чтобы бабушка Лизаветка сгоряча могла унизить оскорбительным, обидным словом нас или наших родителей. Казалось, что враждуя с нами, она сама превращалась в большого, милого ребенка. Наверное, если бы сейчас она смогла увидеть все ростки доброты, проросшие в душах её шаловливых малышей, то точно бы возгордилась. Но подвиги милостивого человека милостивый Бог при жизни скрывал от её взора.
Рядом погребены тела её сына, Мальцева Ивана Алексеевича (15.06.1934 – 02.10.1991, и мужа, Мальцева Алексея Яковлевича ( 0.03.1903 – 07.05.1973).
Отыскать тихую, бесскорбную пристань, где бы нас вечно утешали и любили -несбыточная мечта каждого живущего на земле. Сколько милости ни искать, а у людей её не сыскать. Нужны силы внутренние, чтобы хранить мир душевный. Но где их взять? Где можно отыскать такое средство, с помощью которого наступило бы душевное облегчение? Жизнь беспечальная на небе, но туда нет крыльев. На земле легко и радостно становится жить лишь тогда, когда наше сердце обретает пищу в виде смирения, смирением входит в терпение, и все переносится с совершенным спокойствием. Живя смирнее, всем будешь милее. Смиренье, говорит народная мудрость, уму просвещенье, душе спасенье, дому благословенье и людям утешенье. Смиренный, по словам одного из святых отцов, лежит на земле, а лежащий на земле куда может упасть? Не страшно падение только мертвому. Но живой в могилу не ляжет: крепка она, да и никто в неё не хочет. Мёртвым покой, а живым живое. Но земля была бы мертва без нашей любви к гробам и родному пепелищу. Наше пепелище - гробы и могилы. И приходим мы на хуторское кладбище к тем, кто лежит здесь, чтобы испытать на себе животворящую силу, которая умягчает боль наших падений. Соприкасаясь с природной красотой уплывающих в небо на противоположной стороне кладбища могучих дубравных лесов, восторгаясь речной долиной с её необозримым лугом и излучиной реки, мы не ощущаем трагедии смерти, ибо от неё невозможно уйти. Смерти бояться - на свете не жить, и, находясь в кругу усопших, мы уходим в воспоминания, которые вливают в нас силы.
Почему же мы так равнодушны к исчезающим пепелищам, которые дают нам силы жить? Кто из нас под шум вымахнувшей на наших глазах ветвистой, скрипучей берёзы (ведь берёза ни для кого не угроза, где стоит, там и шумит) вспомнит погребённых здесь на очищенной, но уже безымянной теперь площади хуторского кладбища? |
|
Категория: Мальцев П.В. | Добавил: юрий
|
| Просмотров: 1776 | Загрузок: 0
| Рейтинг: 5.0/12 |
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ] |
|
| Статистика |
|
Онлайн всего: 7 Гостей: 7 Пользователей: 0
|
|
| ... |
|
|
| ... |
|
|
| ... |
|
|
|
Официальные
сайты района
|
|
|
| ... |
|
|
| Форма входа |
|
|
|
